История «ореховской» семьи

Дарья Карпович
Baza
14.06.2021

Зима, десять вечера. Я досматриваю мультики, и папа забирает меня от родственников: они живут в начале дома, а мы — в конце. Отец держит меня за руку. Тихо. Надо пройти какие-то сто метров вдоль двора, от одного подъезда до другого. Посередине дом прыгает на один этаж, там небольшой холм, к нему — лестница. Около ступенек папа вдруг замирает и оборачивается: из-за гаражей выбегают два человека в темной одежде — фонари светят им в спину, лиц не разглядеть. Папа хватает меня за руку слишком сильно и начинает буквально волочить за собой, но на пятачке сверху понимает, что это бесполезно. «Только не убивайте мою дочь». Два выстрела, без вспышек. Фигуры убегают, так ничего и не сказав. Я стою еще несколько минут у тела отца в оцепенении, в супертемноте. (Это случилось 10 января 1996 года во дворе дома 33/19 по улице Генерала Белова, метро «Домодедовская», Москва. — Прим. Baza.)

Какая-то женщина из пятого подъезда забирает меня к себе в квартиру. Сажает на диван, а мою опухшую кисть кладет в стакан с холодной водой. Потом кричит в телефон: «Дима, Дима Карпович лежит. Тут его дочь». А у меня какое-то видение: будто папа в этот момент возникает перед моим лицом со словами «Даш, все будет хорошо» — и тут же растворяется. Все, больше я ничего не помню.

Он скончался позже, только в больнице: врачи сказали, что пытались реанимировать, потому что сердце еще билось, — но мозг уже умер. Одна пуля попала в живот, другая — в голову. Я понимала все, когда его убивали. Знала, что сам он тоже бандит. Вот так я появляюсь на свет, и этот вечер — мое первое четкое воспоминание в жизни.

Никакой виллы мне никто не оставил — наоборот, пришлось продавать вещи. У папы была красная «тойота», фары которой поднимались наверх, как глаза. Меня еще постоянно тошнило в этой машине. Оказывается, когда папу убили, мама была беременна — она сказала мне это спустя годы. Жутко испугалась тогда, что не потянет ребенка, не знала, как дальше жить, — продала папино ружье и эту «тойоту», чтобы достать деньги на аборт. Потом жалела.

Карпович — это польско-еврейская фамилия, мой прадед Франик Карпович был поляком, как и все его родственники. А мама с папой познакомились уже здесь, в Орехово, на вечеринке в клубе «Клондайк». Первое время мама уходила от папы рано утром, только туфли тихонько надевала и исчезала, чтобы с семьей не пересекаться.

Так странно осознавать, что папа умер, будучи моложе, чем я сейчас. За свою короткую жизнь он успел съездить на Сицилию, на встречу с какими-то итальянскими мафиози, построить семью, завести ребенка. Я думаю, если бы его не убили, он бы нормально поднялся. Умный и очень серьезный, себе на уме — планами ни с кем не делился. Пил протеин, занимался бодибилдингом, в восемнадцать лет уже жал девяносто килограммов от груди. Про отца вообще мало написано, хотя он был другом Сильвестра (Сергей Тимофеев, основатель Ореховской группировки. — Прим. Baza), и тот часто заходил к нам в гости. Бабушка была суперболтунья, они с Сильвестром по несколько часов разговаривали и курили сигареты. Тимофеев казался ей очень воспитанным и вежливым человеком, никогда не матерился.

С компанией «ореховских» папа познакомился именно в спортзале под районной библиотекой — тогда это было легендарное место. За мускулатуру ему и дали прозвище Банка. В девяностом вышел фильм «Славные парни» — они посмотрели и захотели жить так же, делать деньги.

Больше всего про их жизнь мне рассказывал дядя ***. Он не состоял в группировке, был слишком юный — просто папа иногда брал брата с собой, например, в клуб «Титаник» (самое модное место Москвы образца 1995 года, которое навсегда изменило индустрию развлечений и вывело клубы из андеграунда. Здесь изобрели русский рейв. Подробную историю «Титаника» написал Никита Величко для «Афиши». — Прим. Baza). Еще *** очень запомнилась темная история, когда «ореховские» устроили себе вечер с девчонками в бане. Взяли каких-то совсем молоденьких проституток. Потом одна подползла к ***, мол, помоги, пожалуйста, — дядя страшно испугался, потому что ничего и сделать не мог. Не просить же этих бандосов с золотыми цепями отпустить ее. Он не мог лезть не в свое дело, но тогда у него в голове многое перевернулось.

Семью при этом ничего не удивляло. Бабушка не вникала, почему сын в двадцать лет в начале девяностых летит на Сицилию. Ну, летит и летит, с богом. Только однажды заподозрила что-то, когда спросила, сколько дать таксисту за проезд до аэропорта, а папа такой: «Ему ничего не надо платить». И красноречивый взгляд водителя в зеркале: отца он ненавидел, но точно был ему чем-то обязан.

Убийство любимого брата мгновенно подкосило дядю, просто снесло крышу. Ему тогда было всего девятнадцать, и следующие несколько лет он только сидел на наркотиках и читал книжки, ему стало все безразлично. Сейчас он затворник: собрал коллекцию всех серий «Симпсонов» на кассетах, пересматривает их теперь фоном без остановки, а его внешность не меняется, будто он законсервирован.

На могилу и надгробие папе скидывалась вся группировка. Котляковское кладбище, крест. Собралось несколько сотен человек, всюду еще были мусора, вели оперативную съемку. Но когда на дороге какая-то машина перегородила путь катафалку — «ореховские» просто отметелили водителя битами.

Следак Игорь Прокопьев уговаривал меня опознать убийц, несколько раз специально для этого приходил к нам домой. Тогда задержали двоих подозреваемых, и Прокопьев просил меня «показать пальцем». Мама запретила привлекать ребенка: сказала, что иначе меня убьют. Ну и плевать, я все равно не смогла бы помочь, потому что не разглядела лиц. Прокопьева я потом кучу раз видела в «Криминальной России» (видимо, речь о передаче «Чикаго на Борисовских прудах» цикла «Документальный детектив». — Прим. адм.), особенно ту сцену, где он ведет пальцем по списку «ореховских» и над каждым повторяет: «Убит, убит, убит, убит» — меня жутко с этого триггерило. Вся семья собиралась перед ящиком, сидели в слезах и смотрели это шоу — я вообще была в шоке. Я даже не представляю, сколько детей вот так узнали про своих отцов из этой передачи. По двести раз пересматривала знаменитый ролик с праздника (речь идет о записи 25 апреля 1992 года, тогда на день рождения украинского авторитета Сергея Батозского приехали все ореховские лидеры, пока еще на дешевых отечественных автомобилях. — Прим. Baza), потому что только там я могла видеть, как папа вообще двигался, разговаривал.

А сколько людей фанатеет от ОПГ в интернете — это вообще безумие, как с Аль Капоне. Раз в год выкладывают фотографию моего отца в паблик, под ней сразу комментарии: «Кто знает, за что его убили?», «Почему так мало информации? Не человек, а миф какой-то», «Это скриншот из видео, где Димон говорит тост, где найти полную запись?» — просто жесть, все эти люди его даже не знали.

Я ведь тоже отца по сути не знала — идеализирую его до сих пор. Вижу мясо из криминальной хроники — и это отвратительно, — но все равно люблю фильмы про бандитов. «Клан Сопрано» в этом смысле еще и потрясающе достоверен: весь этот среднестатистический околокриминальный быт; жены, которые не хотят ничего знать, но все равно прикрывают мужей. Даже Тони Сопрано мне казался привлекательным, хотя внешне вообще не мой типаж. Мне нравится, что такие люди были уверены в себе, нагибали систему, грубо говоря. Коммерсанты на рынке ведь тоже брали за свой ширпотреб столько, сколько хотели, — бандитам это просто не казалось сильно справедливее, чем то, что они приходили на рынок и требовали за «крышу» такую долю бизнеса, какую захотят.

В детстве отец казался мне героем, которого подло застрелили, — безоружного, когда он шел с ребенком. Мама еще упоминала мельком, что папа в то время ждал большой денежный транш — он вроде как хотел от «ореховских» совсем отделиться, сделать независимую бригаду (к 1996 году Сильвестр был уже мертв, «ореховские» постепенно рассыпались, а Сергей Буторин по прозвищу Ося еще не стал новым лидером, чтобы объединить группировку. — Прим. Baza), кажется, даже перестал выделять деньги в общак. За это его и убил кто-то из своих — так решили в нашей семье.

Через два года мама начала встречаться с другим чуваком — ***, — он тоже оказался бандитом из Орехова, просто каким-то мелким. Он мне сразу не понравился. Такой бычок с гонором, сам себя назвал «ореховским» (в реальности *** имел к ним слабое отношение. Его другом и наставником был бандит Даниял Баймурзаев, который, по некоторым данным, знал еще «первый состав» при Сильвестре и симпатизировал «ореховским». *** же стал считать себя их последователем. Кстати, Баймурзаева потом застрелили в его машине. — Прим. Baza). Он постоянно прятал оружие у нас в квартире, потом мы прятались в Смоленске, когда он скрывался от полиции. Меня все это жутко бесило. Оказалось, что он фанатик: *** с братками тащился от того, что я «дочка Димы Карповича», кичился, что встречается с его вдовой, что живет у нас в доме. Большая фотография отца даже стояла в их спальне. Пару раз мама зачем-то попросила называть Севу папой — я четко дала понять, что не буду.

Именно из-за *** у нас несколько раз были обыски: в квартире стоял такой мерзкий звонок, «дзззззз», который можно долго держать. Кто-то не убирал палец с кнопки — я заперлась в туалете, спустила воду, чтобы не слышать, и стала читать «Отче наш». Я боялась абстрактно, что «за нами пришли и ломятся». Боялась, что маму убьют. В другой раз я пошла в школу, а за дверью менты сидели уже на раскладных креслах для рыбалки, как будто это какой-то сраный пикник. Мама сказала только: «Ничего, Даш, иди, все нормально».

*** сел за убийство в группе лиц на десять лет (это случилось 3 августа 2001 года, фактически *** с друзьями убили случайного прохожего. — Прим. Baza.). Вышел в десятых, но вообще не изменился, как будто застрял во времени. Уже в две тысячи двенадцатом он устроил какую-то перестрелку прямо у нашего подъезда как идиот, а сейчас стал бизнесменом. Мы не общаемся. Я считаю, что он принес нам много проблем. (Под анонимом, вероятно, скрывается Вадим Московский, один из героев передачи «Осколки от „ореховских“». — Прим. адм.) Я даже виню его в смерти мамы: она умерла от рака, когда мне было семнадцать. Но я считаю, она просто быстрее сгорела из-за нервотрепки, которую он ей обеспечивал. Все могло быть по-другому.

Мои панические атаки так и не закончились: я до сих пор боюсь звонков, от них белеет лицо и перехватывает дыхание. Подростком я не могла выходить одна на улицу, потому что боялась, что меня убьет маньяк. Не ездила на лифте — потому что он, конечно, должен был оборваться. У меня совсем полетела психика, пью антидепрессанты и пытаюсь снять тревожность. Отучилась в колледже на парикмахера, занималась плаванием профессионально — я кандидат в мастера спорта. Потом открыла небольшой магазинчик винтажной одежды на Новокузнецкой. Сейчас учусь на психолога: хочу помогать людям с таким же посттравматическим расстройством, как у меня.

Господи, сколько еще таких детей! Я хотела начать разыскивать их так же, как это делаете вы, — но семья и подруги отговорили. Их все пугает, проще похоронить эту историю вместе с отцом. А я же вдоль подъезда, где его расстреляли, ходила каждый день еще двадцать лет, пока не сбежала из Москвы. Я не люблю этот город.

Знаю, что на поминках отца за общим столом была странная сцена: дедушка, которого я всегда боялась, потому что он внушал ужас, как из сказок, — такая мощная энергетика, — он молчал-молчал, а потом вдруг встал, показал пальцем на одного из близких друзей папы и сказал: «Ты, это ты его убил». Никто до сих пор не знает, почему он так сделал, дед быстро умер и унес этот секрет с собой.